Косовские потрошители. Часть 2-я
Наши корреспонденты отправились по следам нашумевшей книги экс-главы Гаагского трибунала по бывшей Югославии Карлы дель Понте
Когда-то Косово считалось беднейшей провинцией Югославии, но благодаря горячему участию самой прогрессивной и демократической части мирового сообщества ситуацию удалось изменить. Правда, для этого пришлось изгнать «неэффективных» коренных жителей Косово, а оставшихся поселить в резервации, которые в Евросоюзе стыдливо называют анклавами или «местами компактного проживания». В эти сербские гетто не любят ездить представители гуманитарных миссий. Там мало что радует глаз, тем более что все остальное Косово — настоящая витрина миротворчества.
Косово просто тошнит от денег. Платит Евросоюз, платит Саудовская Аравия, платят гуманитарные организации из США, деньги переводят албанцы, промышляющие криминалом по всей Западной Европе, — там грязные средства сложно легализовать. Республика не успевает переваривать деньги, и остатки плохо пережеванных гигантских сумм воплощаются в безумных постройках. Мы видели 100-метровые плавательные бассейны в безлюдных полях у станции Слатина-Сортировочная и в глухих горных долинах за Штрпцем. Видели и фотографировали тысячи (!) универсальных магазинов, стоящих вдоль всех дорог без исключения. В среднем в простой косовской деревне на 500 жителей есть пять — десять супермаркетов разной степени готовности, две-три обязательные автомойки и несколько автомобильных разборок. Незамысловатый аграрный пейзаж Косово украшают десятки тысяч свежепостроенных домов рублевского калибра под черепичными крышами. Между особняками стоят скелеты сербских домов, уже поросшие буйной травой. Албанцы их разбирают постепенно, а чтобы добро не пропадало, из добытого строительного мусора тут же насыпают площадку на обочине шоссе и возводят на ней очередной двух-, трехэтажный универсам или организуют авторазборку.
Не надо быть агентом Интерпола, чтобы догадаться, для чего строятся магазины, в которых никогда не будет покупателей. Это не магазины, это прачечные, в которых отмываются деньги. Мы заходили в них: ассортимент везде одинаков — орешки и минералка. Сколько десятилетий нужно торговать этими орешками, чтобы окупить хотя бы участок земли, стоящий около 100 тысяч евро? Это, кстати, новая, стандартная цена 10 соток косовской земли.
Зачем нужно было дарить албанской мафии республику, устроив геноцид целому народу, Евросоюз объяснить не в силах. Впрочем, албанцы прекрасно знают правила старой игры в «хороших сукиных сынов», поэтому каждую «прачечную» украшает целый набор флажков: от евросоюзного до звездно-полосатого. Как в насмешку над демократическими ценностями финансовая благодать здесь четко разделена по этническому признаку.
Исток исхода
Сотрудник одной западной гуманитарной миссии в Приштине в неофициальной беседе рассказывал нам о косовском поселке Исток умилительные вещи. Летом 1999 года албанцы там пошалили немного, но потом все наладилось. Московское правительство построило сербам 48 домов вместо сожженных, и теперь Исток — «прекрасный пример мирного сосуществования».
Между тем еще в Белграде правозащитница Лозанка Радойчич поведала нам об Истоке совсем иное. В 1999 году здесь целую неделю шла самая настоящая резня. Все сербские дома были сожжены или захвачены. А 43 человека похищены и до сих пор не найдены.
Передвигаясь по Косово, мы слабо представляли себе степень опасности и те проблемы, которые могут возникнуть у двух православных журналистов из России. В вопросах безопасности мы ориентировались на нашего водителя-серба. В Исток Душко не хотел ехать категорически. Но мы сказали ему, беженцу на своей земле, живущему в резервации Грачаница, что либо он помогает нам собирать материал, либо сидит дома и ждет, пока его анклав тихо «зачистят».
Уже полчаса наш джип ползает по этому горному поселку. Нас пристально разглядывают встречные люди. Душко, вцепившись в баранку так, что его огромные волосатые лапы побелели от напряжения, шепчет сквозь зубы:
— Шиптары, шиптары…
Так в Сербии зовут албанцев. По каким-то одному ему известным приметам Душко ищет сородичей, но не находит. Вдруг машина резко сдает назад, заворачивает в проулок, заросший сорной травой, и останавливается у неказистого домика со спутниковой тарелкой, на которой написано: «Тотал-ТВ».
Одновременно с независимостью в Косово объявили «автомобильную амнистию» и легализовали все машины, украденные в Европе. «Автобизнес» стал двигателем косовской «экономики».
— Это сербское телевидение, — говорит нам водитель, — шиптары его не смотрят!
Вылезаем из машины и оказываемся в странном месте. Везде, на сколько хватает глаз, видны разрушенные стены древних домов, а между ними — новенькие домики, похожие на подмосковные дачки. Албанцы в таких скромных домах не живут. Сербы тоже, домики мертвы, окна наглухо завешены тряпками. Тихо, как на кладбище. Впрочем, это и есть кладбище. Кладбище целого народа. Мы ходим среди домов-могил, забираемся на осыпающиеся стены, промытые дождем от гари пожарищ. На кучах камней греются на солнышке змеи. Мы ищем и находим единственную сербскую семью. Пожилая женщина стоит, вцепившись руками в невысокие ворота, смотрит настороженно и молчит. Водитель спрашивает ее сначала по-албански:
— Ты сербка?
— А что? — отвечает она на том же языке.
— Нет, скажи, ты сербка? — уже на сербском.
— А что? — повторяет она на родном языке.
Душко сдается:
— Я — серб, из Грачаницы! А это русские журналисты из Москвы!
Проходят мгновения, и мы уже на кухне. Шипит на газовой горелке кофейник, откуда-то появились ракия и маленькие стопочки. В доме полумрак — все окна плотно занавешены бундесверовскими одеялами. На всякий случай… Милавица рассказывает нам, что убегала, но так и не смогла убежать из Истока.
— Я вернулась сюда, когда узнала, что Москва нам решила помочь. Но подряд на строительство русские отдали немецкой фирме, а та, конечно, наняла албанцев. В итоге на деньги Москвы шиптары получили рабочие места. Во всех этих домах нет ни света, ни воды. Так они сделали специально. Но я все равно рада, пока дом строили, я ночевала в сарае, со своей коровой!
Семья Милавицы прожила в Истоке несколько столетий. Летом 1999 года албанцы взорвали один из домов, рыбный ресторан, винный подвал, гараж на четыре машины. Угнали трактор, отняли землю. Развалины заминировали. Всю семью сожгли прямо в древнем доме, откуда начался их род. Женщина начинает перечислять погибших по именам, загибая пальцы, и пальцев на руках не хватает…
На деньги московского правительства на месте сожженной албанцами деревни Исток (слева) построены такие домики для сербов. Мы нашли только одну семью, решившуюся сюда вернуться.
Осторожно спрашиваем:
— Вы знали о том, что сербов похищали, а потом изымали у них органы?
— Да все про это знали! Знали, что пропадают только здоровые, молодые парни. Десятого июня у нас в Истоке албанцы собрали и увезли на грузовиках почти полсотни парней (43 человека. — Авт.). Больше их никто не видел, ни живых, ни мертвых. Так-то убитых почти всех находили — кого в лесу, кого в братских могилах. А тут — вообще без следа! И обращались по этому поводу к властям — косовским и европейским. Они нам знаете, что говорили: «У вас нет доказательств!» Можно подумать, в клинику, где у людей изымают органы, можно спокойно прийти, все сфотографировать и уйти!
На прощание Милавица жалуется на то, что гуманитарная помощь российского МЧС оседает в Митровице. Да и связи между анклавами практически нет. От нас женщина узнала, что в Грачаницком монастыре опять идут службы, а огромный сербский анклав Штрпце еще держится.
Оказавшись в анклавах, сербы стали рожать
Попробуйте представить себе русский поселок, к примеру, в Веденском районе Чечни, образца середины 90-х. Вокруг — только горы и с десяток недружелюбно настроенных аулов. Связь с «большой землей» — с перебоями, транспортные сообщения — на свой страх и риск, помощи ждать неоткуда… До границы с Сербией от анклава Штрпце — многие часы езды. До границы с Македонией — рукой подать. Населению в 10 тысяч человек заниматься здесь в принципе нечем — работы нет, только крестьянский труд. Но многие земли граничат с албанскими поселениями, жители которых и поле-то вспахать спокойно сербам не дают.
— Обстреливают, например, крестьян, — буднично говорит нам сотрудник местной администрации Миле Попович. — А у нас ведь в анклаве хозяйство получается почти что натуральное — экономические связи разрушены, албанцы, разумеется, не покупают ничего у сербов.
— Белград вам как-то помогает?
— Сложно назвать это помощью. Политика у них была такая: вывезти всех образованных людей в Сербию, помочь им с работой и устройством. Потом Белград помог уехать всем квалифицированным рабочим. Остались у нас только крестьяне и простые работяги. Ну ничего, как потеряли Косово, так его и вернем (смеется). И наши друзья к тому времени станут сильнее. Мне кажется, сейчас не нужно втягивать Россию в войну. А пока у нас подрастают дети…
— Неужели в анклавах сербы рожают?
— Людям стало понятно, что нужно делать. В среднем в нашем анклаве в семье по три ребенка.
— Албанцы не пытались занять Штрпце?
— Они боятся. Мы можем выставить пять тысяч вооруженных мужчин. Солдаты КФОР пытались нас разоружить. Сначала приехали поляки. Походили по анклаву, поговорили с людьми и сказали своему командованию: «Мы не будем этим заниматься». Потом прилетели на вертолетах американцы с поисковыми собаками. Стали ходить по домам, искать оружие, но мы спустили своих пастушеских собак. У нас они специальной местной породы — шарпланинац, огромные волкодавы. Больше полуметра в холке! Была большая собачья драка, на улицы вышли женщины и дети. В общем, американцы сели в свои вертолеты и улетели. Шиптаров они почему-то разоружать не спешили. ОАК (Освободительная армия Косово. — Авт.) спокойно обстреливала наши рейсовые автобусы из автоматов и гранатометов, мины ставили, фугасы. Люди гибли десятками. А многие просто бесследно исчезали. Раньше надо было беспокоиться, когда люди пропадали, в 99-м. Похищали людей и у нас, соседа моего украли. Тела так и не нашли. Похищения начались сразу, как только в Косово появились натовские войска (лето 1999 г. — Авт.). И не только у нас люди пропадали бесследно — по всему южному Косово.
Чиновник объяснил нам, как разыскать мать одного из похищенных, и мы отправились бродить по древним улочкам.
«Нам постоянно сообщали, что сын еще жив»
Найти нужный дом оказалось непросто. Нас догнала женщина с упаковкой яиц в руках и, узнав, кто мы и кого разыскиваем, согласилась проводить. Мы шли и по пути читали многочисленные извещения о смерти, расклеенные по столбам и заборам. Так принято у сербов. Женщина-провожатая перехватила наши взгляды и на совершенно чистом русском языке вдруг сказала:
— Да. Мало нас осталось…
История сына Цветы Доганджич оказалась обычной косовской историей. В сербском языке в последнее десятилетие даже появилось специальное полусербское-полуанглийское слово, обозначающее бесследное похищение — «киднапование». Сын Цветы, Яков, пропал в июне 99-го.
— Он возвращался на машине домой, должен был по пути забрать пастухов. — Приглашает нас женщина в свой скромный домик, не видевший ремонта со времен единой Югославии.
В углу — родной, советский, ламповый телевизор «Рубин». За год до пропажи сына Цвета похоронила своего мужа, расстрелянного албанскими боевиками. Яков тогда только что уволился из армии…
— Сына кто-то остановил, на дороге потом нашли его машину с открытыми дверцами. Я обратилась в КФОР, мне спокойно сказали: «Вашего сына захватила бандитская группировка, которая никому не подчиняется». Искать сына власти не стали. Хотя вести о том, что он жив, продолжали приходить. Мы просили поискать Якова одну западную журналистку — она как раз собиралась встречаться с албанскими бандитами. Шиптары передали мне через нее: «Не волнуйся, сын жив, мы просто забрали его в свою армию». Примерно через месяц со мной связались какие-то люди и попросили передать через них одежду сыну и деньги на еду. Я собрала белье, бритву, теплые вещи, какую-то обувь положила… Его же похитили в одной майке летом. А уже начиналась осень… Несколько раз со мной связывались албанцы и говорили, что Яков жив, но отпустить его не могут. Зачем он им был нужен?
— Вы продолжали искать сына?
— Да. Нам же постоянно сообщали, что он пока жив. Мы вышли на некоего майора Тейлора. Он командовал КФОР в нашем районе. Майор нам сказал: «Найти и освободить вашего сына мы не можем. Попытайтесь выкупить его через знакомых албанцев». Один из хороших друзей моего сына, албанец, сказал, что, если он вмешается в судьбу Якова, убьют и его, и всю семью. Другие албанцы отказались стать посредниками, хотя нам удалось собрать немалую сумму для выкупа.
Смысл этих странных передвижений нам объяснили позже бойцы отряда самообороны анклава, попросив не называть их имен: «Многих похищенных позже находили в братских могилах, но это были в основном старики. Молодых и здоровых они держали в специальных концлагерях. Как только туда собиралась какая-нибудь комиссия международная, албанцы об этом узнавали и перевозили пленных на новое место. И так до тех пор, пока не придет заказ на человека с определенными физическими данными. И вот тогда этого человека вывозили из Косово в подпольные клиники. Гестапо (эту кличку дали Карле дель Понте в Сербии) пишет, что они были в Албании. Не слышал про Албанию, а вот в западной Македонии одно место я знаю. Напишите в своей газете, что, если будет суд над этими живодерами, я пешком приду в Гаагу давать показания».
Расследование наше близилось к концу. Главное, что нам удалось установить, — скандальное заявление судьи Гаагского трибунала не миф. Сербов действительно похищали, причем в одно и то же время — летом 1999 года. Большинство похищенных были молодыми, здоровыми людьми. Их почему-то не убивали сразу, а зачем-то выдерживали в специальных лагерях. Зачем? Выкуп за пленников не нужен был похитителям, им нужно было от них что-то другое.
Совершенно случайно нам удалось разыскать женщину, которую «черные трансплантологи» успели даже осмотреть. Спасло ее чудесное стечение обстоятельств…
Окончание в следующем номере
Источник: «Комсомольская правда»