Мы публикуем прощальные разговоры заложников с родными и близкими
Трое суток без сна.
Трое суток мучительного ожидания.
И когда 26 октября этот ад, казалось бы, закончился, для многих все только начиналось…
О том, что пришлось пережить родным заложников, погибших в Театральном центре на Дубровке, в последние часы их заточения, они смогли рассказать только спустя годы.
«Ну что ты, Тата, надо радоваться! Когда бы я еще три дня просидел у твоей ноги?»
Юрий Жаботинский оказался на спектакле вместе с женой Татьяной. Домой женщина вернулась одна…
«С ним было легко. Он всегда улыбался и шутил. И даже в зале. Ведь это я уговорила его пойти на спектакль. Потом просила прощения за эти билеты. Он улыбнулся: „Ну что ты, Тата, надо радоваться. Когда бы я еще три дня просидел у твоей ноги?“ С нами сидели две старшеклассницы. У одной из них был роман Горького „Мать“. Когда нервы у девочек сдали и они начали плакать, муж переключил их внимание на книгу, начал читать вслух. Ухитрился увязать события в зале с теми событиями. Девочки улыбались, а одна сказала, что с интересом прочтет эту книгу. Наверное, прочли. Ведь обе девочки выжили…»
…О 20-летнем Максиме Митине уже позже заложники говорили как о настоящем мужчине.
Максим за успехи в учебе был поощрен билетом на мюзикл «Норд-Ост». Ни разу за трое суток юноша не позвонил родителям. На то были причины…
«Максим поддерживал сидевших рядом. Разгадывал кроссворды, демонстрировал незаурядные знания, — рассказывала о последних часах Максима его соседка по креслу в зрительном зале. — Рядом находились дети. Чтобы получить еду и воду у боевиков, нужно было поднять руку и попросить. Дети боялись обращаться к захватчикам. Максим делал это для них. Я боялась, что боевики нас взорвут, и поделилась переживаниями с Максимом. На что он ответил: „Лишь бы инвалидом не остаться…“ У меня был сотовый телефон, и я предложила Максиму позвонить домой родителям. Но он отказался — не хотел расстраивать близких».
Светлана Кириченко ушла из жизни в 52 года. Это про нее потом говорили: «Сильный человек, вела переговоры с террористами, которых убедила принести мерзнущим заложникам пальто из гардероба. Когда в зал начал поступать газ, она, инженер-химик, сразу поняла, каким образом нужно действовать. Начала рвать платки на повязки, смачивать их водой и раздавать окружающим, объясняя, что ими надо закрыть рот и нос. За 5–6 минут, пока была на ногах, успела нарвать несколько десятков повязок».
Вокруг нее все выжили… А о себе Светлана забыла…
…Указом Президента РФ был награжден посмертно орденом Мужества Павел Платонов. Oн поведал о случившемся до того, как страна узнала из новостей о захвате террористами в заложники зрителей мюзикла. Он набрал телефон человека, который знал, как распорядиться информацией и что делать в сложившейся ситуации. Платонов, рискуя собой, работал по поручению людей, руководивших операцией по освобождению заложников. Павел искал ответы на вопросы, интересовавшие спецназовцев, которым предстоял штурм. В первые сутки он выходил на связь каждые полчаса, в дальнейшем — реже. Когда террористы отобрали у него мобильный, Павел посылал SMS с чужих телефонов. Последнее сообщение от него поступило за несколько минут до начала штурма. По словам руководителей операции, эта информация помогла сохранить жизни сотен заложников…
…Награждена посмертно орденом Мужества и 44-летняя Людмила Товмася из Челябинска. Женщина сумела уговорить террористов освободить ее подругу — беременную Наталью Сухареву. В ноябре 2002 года Наталья родила мальчика.
«Иди, милая. Всех спасем, все живы будут»
…21-летняя Анна Офтаева работала в Театральном центре на Дубровке буфетчицей. «В какой-то момент мы с Анютой и еще одной нашей коллегой решили написать предсмертные записки, — вспоминала подруга Анны. — Нашли салфетки, ручки, и каждая на минуту задумалась. Потом мгновение — строка. Еще мгновение — и вопрос: «Зачем? От нас ведь не останется ни мельчайшей частицы, что говорить о бумажной салфетке?». Мы разорвали салфетки. Но Анюта оставила послание. Позже ее записку нашли: «Мамочка, папа, Илюша и бабуля, простите меня за все, я вас очень люблю. Как прекрасна жизнь, жаль, что понимаешь это только перед смертью».
Погиб на Дубровке и 26-летний Дмитрий Пузиков. На мюзикл он пришел вместе с женой Натальей. «Когда террористы ворвались в зал, Дима все понял. Он крепко прижал меня к себе, как будто хотел защитить. Когда нас начали рассаживать, он обнял меня, провел рукой по моим полным слез глазам и прошептал, что очень любит меня. Сказал, чтобы я уходила, если террористы будут отпускать женщин. И попросил об одном — если с ним что-то случится, взять его фамилию, ведь в браке я оставила девичью…» После похорон Наталья Морозова взяла фамилию погибшего мужа.
В книге памяти опубликованы предсмертные записки Александры Рябовой. Ниже — повествование матери погибшей женщины. «Билеты на мюзикл я купила внуку Леше к его 14-летию. Дочь Саша еще друзьям хвасталась: „Билеты в партер, в третий ряд, все будет хорошо видно и слышно“. Они не сохранились, зато у меня остался чек из магазина одежды: мы в честь праздника Лешу с ног до головы одели, где-то тысяч на десять — штаны, куртка, сумка спортивная… Наряд он даже двух дней не проносил. Из театрального центра его вывели практически голым, вместе с детьми до 12 лет… Последний раз с дочерью я говорила в полночь с 24 на 25 октября. Я услышала: „У меня все болит. Проблемы с туалетом“. Потом мобильные отобрали. Тело дочери я два дня искала: в списках погибших были четыре Александры Рябовы, были еще и Рябцевы, и Рябушкины. Когда мне отдали ее вещи, я нашла блокнот, вложенный в паспорт. Там были ее записи. „Диме Рябову! Дима, не бросай ребенка, помоги маме! Саша. Время: 00.01“. Дима Рябов — это отец Леши, они с Сашей развелись. И вторая записка: „Мамочка, если Лешка будет с тобой, я буду спокойна. Целую. Чмок! Чмок! Чмок!“ Леша после „Норд-Оста“ год не учился, только ходил по врачам, часами катался на скейтборде — пытался забыться. Мальчику делали компьютерную томограмму, у него после пережитого мозг сжался. Такое случается от шока».
Ушла из жизни в октябре 2002 года и 38-летняя Евгения Скопцова, двукратная чемпионка СССР по фехтованию. Сиротами остались двое ее 15-летних детей.
Вместе с Евгенией в зале находилась ее младшая сестра Наталья.
…После штурма Наташа очнулась, когда кто-то тряхнул ее за плечо. Видит — боец в камуфляже, белая повязка на рукаве. Перед глазами все плыло. Наташа на ватных ногах пошла к сестре.
— Жека, пошли отсюда, — тормошила она сестру. И вдруг увидела — это не Женя.
— Это не моя сестра. Вон она сидит. Разбудите ее, — просила Наташа бойца. Тот подтолкнул Наташу к выходу: «Иди, милая. Всех спасем, все живы будут».
Позже Наташа вспоминала: «Когда пустили газ, Женя быстро заснула. Я знала, что все обойдется. А вот Женя в это не верила. Она даже в своем блокноте писала, как быть с детьми, как распорядиться квартирой. Позвонила и бывшему мужу, просила: пообещай, что детей не оставишь, что позаботишься о них. Как чувствовала…»
«Все нормально, пап! Нас покормили, даже дали бутерброды и попить»
Ярославу Фадееву было всего 15 лет. Казалось бы, совсем еще ребенок. Но мать Ярослава сегодня говорит о нем как о взрослом мужчине.
«О сыне… Кратко, несколько строк. Раньше я бы сказала, это невозможно. Разве можно обозначить счастье рамками? Оказывается, можно! После материнской любви, которую в моем случае можно назвать «слепой», прозрение наступило слишком жестко, явственно и коротко…
Вот они, рамки — гранитная табличка и две даты: самого счастливого дня, 18 ноября, и самого… последнего, 26 октября 2002 г.
Как рассказывают о ребенке — первая улыбка, первое слово, первый шаг, первая книжка. А у нас с тобой, Ярослав, все как всегда — необычно! С конца… Самое дорогое — это последнее слово, когда Ярослав, сидя в этом «плену», вспоминал близких и думал не о себе, а как «там» всем тяжело — и ни одного слова о себе, о том, что ему душно, хочется пить, есть и, конечно, просто страшно. «Мама, ты боишься?!» Да, сынок, очень боюсь, боюсь жить без тебя…
Мы всегда были рядом. Ярослав мог в свои неполные 16, как взрослый, уверенно и просто взять за руку, когда слова бесполезны. Вот и в этот раз последний жест твой, сын, оказался намного дороже первого шага, который ты сделал в детстве. Ты просто обнял сестру, которая старше, но слабее, взял меня за руку и… закрыл от всего страшного и плохого, закрыл своим мужеством. И все твои опасения, что ты «какой-то не такой» и что тебя считают неуверенным и слабым, стали бессмысленны. Ты только поверь мне теперь…
Ярослав закончил музыкальную школу. Но он стеснялся играть для посторонних. Я, глупая, ругала его за это, за что прошу теперь прощение. Мы много читали вместе. Последним совместным чтением был «Гамлет». Он читал 3 часа подряд без остановки. Сейчас эта книга на его столе… Я боюсь взять ее в руки, потому что она будет «молчать». Как молчат музыкальные диски и кассеты, которые он аккуратно поставил на полки.
Занятия большим теннисом принесли ему столько радости! Несмотря на непростые тренировки. Но если увлекаться чем-то, то серьезно — считал сын. И болельщиком за наших теннисистов он был настоящим, преданным. Мечтал, чтобы они выиграли Кубок Дэвиса! И наши выиграли… Только сообщила я ему об этом уже на кладбище. И все радовались без моего сына. А мне от отчаяния хотелось писать Кафельникову, Сафину, что не знают они Фадеева Ярослава, 15-летнего мальчика, который обклеил всю свою комнату плакатами с портретами теннисных кумиров.
Какое счастье — иметь такого взрослого сына. Какое горе разговаривать с ним только по фотографиям, которых даже много для такой короткой жизни…»
У вдовы Александра Старкова остались свои воспоминания о муже: «Саша работал в органах МВД. Однажды я спросила — легко убить человека? Саша ответил: «Трудно. Бывает, что пьяный лезет с ножом, можно было бы применить оружие для самообороны. Но как подумаю, что у него есть родители, жена, дети, что его смерть принесет им горе, — рука не поднимается». В те страшные дни на «Норд-Осте» я помню все, что он говорил. Особенно мне запомнилось, как на второй день Саша рассказал, что полгода назад видел сон — мы сидели в театре, а вокруг люди в черных масках. Я тогда спросила: «А как закончился сон?» Он ответил: «Все вокруг покрылось туманом…»
Даше Фроловой было всего 13… За сутки до гибели Даша позвонила отцу: «Все нормально, пап! Нас покормили, даже дали бутерброды и попить», — успокаивала девочка отца…
«Мы не умрем. Только не надо больше войны». Мама Даши прочитала это предсмертное послание дочки только в феврале 2004 года. Ее Даша написала эти слова на своей левой ладони. И судмедэксперт зафиксировал их в первом посмертном описании тела…
После штурма. Мертвый террорист
Источник: «МК»
