Косовские потрошители. Часть 3-я
Наши корреспонденты отправились по следам нашумевшей книги экс-главы Гаагского трибунала по бывшей Югославии Карлы дель Понте
Еще в Белграде экс-командующий южным фронтом генерал Божидар Делич посетовал нам, что в живых не осталось ни одного серба, который мог бы стать свидетелем по делу о «черной трансплантологии».
— У нас была информация о концлагерях для сербов, — рассказал корреспондентам «КП» ныне депутат сербского парламента. — Мы передавали ее международным организациям. Но у террористов были свои люди и в КФОР, и в миссии ООН. Как только комиссия собиралась проверить то или иное место, людей перевозили в другой концлагерь. Тогда у нас еще теплилась надежда увидеть хоть часть пленных живыми. В 99-м году была достигнута предательская договоренность: Сербия выпустила из своих тюрем более 2000 албанских боевиков и отправила в Косово. Поскрипели мы зубами, но успокоились тем, что наверняка в обмен получим наших граждан. Но шиптары не освободили ни одного серба! Еще бы, ведь они рассказали бы обо всех зверствах албанцев. В том числе и об изъятии органов. На территории южного Косово, кстати, было около 10 концлагерей для будущих «доноров». Самые крупные — в Будаке, Яблонице, Поношевеце, Зрце, Нашецком. Был крупный лагерь в Призрене, в здании банка, но туда ехать небезопасно.
Естественно, первым делом мы объехали все эти деревни. Ни следов войны, ни тем более музеев геноцида сербского народа, обустроенных в бывших концлагерях. Сплошь — новые постройки, свалки — распродажи автомотохлама и сотни пафосных памятников героям УЧК. Остановившись у одного из них, мы обнаружили, что создание государственного мифа о несокрушимой и победоносной Освободительной армии Косово идет передовыми темпами.
— Кто твой герой? — спросили мы в Яблонице по-английски паренька лет пятнадцати.
— А вы кто?
— Репортеры из Шотландии, — честно соврали мы.
— Это где? — проявил паренек тягу к географическим знаниям.
— Грейт Бритн, — просветили мы.
Юноша преобразился и стал юлить вокруг нас дворовым щенком, которому вот-вот дадут кусочек «педигрипала», но за него надо постоять на задних лапках.
— Инглиш — гуд, Европа — гуд, Америка — френд! Рамуш Харадинай — зе бест! — вспомнил малец наш первый вопрос.
— А кто не гуд? — поинтересовались мы.
— Србия, — сразу выпалил парень и, подумав, добавил: — И Россия. Ее ненавижу больше, потому что она далеко!
К политическим дебатам присоединились взрослые, однако на расспросы о фильтрационных лагерях отвечали односложно: «Здесь никогда не было сербов. Здесь не было войны. Мы здесь жили всегда». И так в каждом албанском городке.
Перечеркнув последний пункт «генеральского списка», мы уже и не надеялись найти свидетелей страшных преступлений. Петляя по горным серпантинам, наткнулись на сожженный албанцами монастырь Святых Архангелов. В последнюю волну геноцида — в 2004 году — из монастыря выкрали монаха Харитона. Через несколько дней его обезглавленное тело обнаружили в горах. Перед смертью монах вынес страшные пытки, а его отрубленную голову не нашли. Так у средневекового монастыря появился свой современный мученик за веру. Сейчас монастырь начали не восстанавливать, а просто расчищать. Монахов в последнее время не трогают. С тех пор, как у его стен встали бывшие враги сербов — немцы, албанцы стараются обходить это горное ущелье стороной.
Прихожан в монастыре можно пересчитать по пальцам. Одна из них — жительница-сербка города Призрень, того самого, в который нам не советовал ехать генерал Делич.
По большим праздникам Эвица Джовевич с дочкой Милицей приезжает в монастырь на такси, но обратно, в Призрень, они обязательно идут пешком. Это такая форма протеста. Двухлетняя Милица — последний сербский ребенок в бывшей древней столице православного Косово. Больше сербских детей там нет и, наверное, уже не будет. Монахи рассказали нам, что ни Эва, ни Милица не выходят из квартиры на улицу, сидят взаперти. Эва отказывается уезжать с родной земли — она взяла такой обет перед Богом после двух чудесных спасений. Но, судя по всему, уехать все-таки придется. Из-за дочки.
Эва и Милица живут в центре Призрени в многоквартирном доме. Номер квартиры Эва нам не сказала — проверялась. И мы вволю побегали по этажам. Ассортимент дверей поразил, их было два типа. Первый — стальные, с узорами и позолоченной табличкой с албанской фамилией. Остальные двери деревянные, крашенные какой-то больничной масляной краской. Видно, что их многократно выбивали ногами (вмятины возле замков) и прикладами (вмятины и проломы на высоте глаз). Раньше за всеми без исключения дверями жили сербы, албанцы предпочитали селиться в собственных домах и заводить по пять — десять детей мужского пола (девочек тут считать не принято).
«Я в Бога поверила, но уезжать не стала»
Дверь в квартиру, где живут Эва и Милица, стальная. Эва поставила ее давно и ни разу не пожалела. Зеленоглазая Милица в диком восторге — она никогда не видела столько людей в гостях. Мы в шоке, представьте на секунду, что вы играете с последним русским ребенком в Новгороде или Твери. Так можно попытаться понять, что потеряли сербы.
Обычно в эту квартиру приходит только 80-летний старик-бошняк — так называют сербов, принявших ислам. Уже два года он носит им еду. Деньги на жизнь присылает отец Милицы, грек, работавший в Призрене. Оставаться здесь он не захотел, а уезжать не захотела Эва.
— Меня первый раз похитили 14 сентября 1999 года в 11.50, — рассказывает нам Эва. — Я покупала овощи в лавке рядом с домом. В эти дни в город вошли албанцы, людей убивали прямо на улицах. До прихода КФОР были убиты 50 человек, пропали бесследно три десятка детей. Ко мне подошел албанец в военной форме, спросил документы. Но смотреть их не стал, понял, что я сербка. Албанец потащил меня в машину, я кричала и вырывалась. К нему на помощь прибежал второй. Меня затолкали в багажник и привезли в их штаб. Они сидели в здании банка. Меня продержали в хранилище почти сутки. Потом появился какой-то человек. Он осмотрел зрачки, измерил давление, взял кровь из вены и стал меня расспрашивать. Его интересовало мое здоровье. Я не понимала, зачем. В городе еще горели дома с живыми людьми внутри… А позже мне рассказали знакомые, что юношей и девушек помоложе увозили сразу ближе к границе с Албанией, после чего их следы терялись.
Эва рассказывает все это без каких-то эмоций, буднично. Видно, давным-давно пережила происшедшее.
— Кто был этот человек? Серб или албанец?
— Я не поняла, но он говорил на двух языках одинаково хорошо. А то, что я ему отвечала, записывал в специальный блокнот. Он очень удивился, когда я сказала ему, сколько мне лет. Я 1960 года рождения.
— Вы очень хорошо выглядите! — Мы не удержались от комплимента.
Эва улыбнулась в первый и последний раз за нашу встречу.
— Это меня и спасло. Мужчина, осматривавший меня, сразу же ушел. Меня отвели к их главарю, он сидел в кабинете директора банка. Главарь мне сказал: «Молись своему Богу, что ты такая старая. Уезжай отсюда как можно быстрее». И кинул мне мой паспорт. С тех пор я поверила в Бога. Но никуда не уехала…
Эва говорит с горечью, что когда-то, в конце 90-х, Призрень еще была сербским городом. И все сербы заявляли, что никуда не поедут и будут стоять здесь до конца вместе. А потом стали сбегать поодиночке. Но Эва осталась. Даже после того как в 2001 году на нее напали у дверей квартиры. Даже когда по ней стреляли на улице.
— Здесь 17 марта 2004 года была резня. Я видела, как горели сербские дома в городе. За день до этого солдаты КФОР прошлись по нашему дому и на двери квартир, где жили сербы, повесили наклейки «Эта квартира охраняется силами КФОР». Я свою наклейку сразу же оторвала, чтобы меня не нашли. А 18-го вечером албанцы начали выбивать мою дверь. Я позвонила знакомому греку, работавшему в благотворительной миссии, и попросила вызвать полицию ООН. Звать полицейских албанцев было бессмысленно — это одна шайка. Кто-то сообщил албанцам, что к дому подъезжает патруль, и они сбежали. Полицейские помогли мне собрать и погрузить вещи. Целый год я прожила на военной базе, а потом вернулась домой.
Памятники «героям ОАК» — албанским боевикам — теперь стоят на косовских дорогах через каждый километр.
Мы тоже засобирались, чтобы успеть убраться из Призрени до темноты.
Но тут не выдержал наш водитель Душко:
— Эва, ты понимаешь, что ЭТО не жизнь? Подумай о дочке! Вот мой телефон в Грачанице — звони. Я помогу переехать к нам в анклав.
Эва телефон взяла, но ничего не пообещала. Ни мы, ни серб Душко не взялись ее судить. Возможно, Эва и Милица — жертвы во искупление грехов целого народа. И пока они мучаются в бывшем родном городе, все еще может повернуться вспять. В это можно хотя бы верить. Наш водитель, молчавший всю длинную дорогу до Грачаницы, обронил лишь одну фразу: «Жалко, что у Бога нет на всех нас времени».
«Я говорил с Карлой. Она отмахнулась»
Мы ехали в Белград, чтобы закольцевать наше расследование. В лагере сербских беженцев под Обиличем мы узнали про общество, которое собирает информацию по пропавшим сербам. В одном из КФОРовских вагончиков, в которых живут сербы, выгнанные из своих домов, нам дали телефон Симы Спасича, человека, который пытался заставить Гаагский трибунал расследовать дела по трансплантации.
В офисе общества режет глаза от стирального порошка. В углах стоят штабеля упаковок с растительным маслом, сахаром, кофе — «гуманитарка» для Косово.
Председатель общества пропавших без вести сербов Симо Спасич встретил нас в ядовито-желтой майке, с надписью «Почему Белград и Приштина забыли похищенных сербов?».
— Хочу, чтобы люди не забывали о своих братьях, — грустно улыбается Симо. Он знает, о чем говорит. В 98-м году у него пропали два брата — Жарко и Велько. Их он надеется найти до сих пор. — Через несколько недель после исчезновения я получил первое известие. Один турок передал, что видел моих братьев в Албании. Они были еще живы. Мне даже удалось поговорить с ними по телефону, кто-то из албанцев разрешил. Это был последний разговор. Брат сказал, что не понимает, зачем его украли. Работать не заставляют, выкупа не требуют. Я мог в ответ похитить междугородний автобус с албанцами и потребовать вернуть братьев, но надеялся, что братьев обменяют, ведь Сербия отпустила 2108 пленных албанцев. Но взамен не получила никого.
— В книге Карлы дель Понте говорилось, что вместе с сербами исчезли и русские добровольцы. Вы что-то слышали про это?
— В списках пропавших у нас есть один русский: Нифонтов Игорь Сергеевич, 1968 года рождения. Нет даже его фотографии. Пропал в июле 1999-го. Видимо, были еще русские. Добровольцы воевали, скрывая свои имена. Может, родственники пропавших русских прочтут вашу статью и свяжутся со мной?
— Что стало с пленными сербами?
— Албанцы не всех убивали сразу. Тех, кого убили, нашли в братских могилах и просто в горах, на местах расстрелов. Судьба остальных сербов была непонятна, пока не стали просачиваться жуткие слухи и факты. Об этом у меня был первый разговор с Карлой дель Понте еще в 2001 году в Белграде. Мы передали ей списки из 1300 имен похищенных. И листовки, которые разбрасывали над Косово с натовских самолетов. В них за подписью Тачи албанцев призывали уходить из Косово, чтобы не попасть под бомбы. Албанцы на время уходили колоннами, которые охраняли боевики УЧК. В этих колоннах видели и похищенных сербов. Это был способ увести сербов под видом беженцев.
— Зачем?
— Чтобы взять у них органы перед убийством. Я знаю, что именно с этой целью в Албанию было вывезено около 1000 человек. А Карла дель Понте говорит только о 300 сербах. В 2004 году мне позвонили из Гаагского трибунала и сообщили, что все сербы, которые были в списках, уже убиты.
— Вы знали тогда, что сербов украли на органы?
— Предполагал. Нам звонили люди, сообщали. От военных я знал, что этим занимаются не только в Албании, но и в Западной Македонии. Когда дель Понте сообщила нам, что сербов из нашего списка убили, она уже знала, что у них изъяли органы. Мы готовим иск, собираемся подать на нее в суд за сокрытие преступления. Четыре года назад можно было бы наказать виновных. Но независимость Косово была для Гаагского трибунала дороже каких-то сербов. Ради нее можно было закрыть глаза на преступления, которые не позволяли себе даже нацисты. Это большая политика, если бы все знали про эти зверства, никто бы просто не признал Косово.
Звонок в Брюссель
Дмитрий РОГОЗИН, представитель России в НАТО: «Это реальная политика»
— Мировое сообщество всегда знало о фактах трансплантации и похищений, описанных в книге Карлы дель Понте. Это очевидные вещи, известные всем, кто занимался проблемами Косово. Но, несмотря ни на что, это очень серьезные улики, дискредитирующие господина Тачи, командующего Освободительной армией Косово. Тем не менее оставался рукопожатым на Западе. Всем было известно, что такое ОАК — террористическая экстремистская организация, финансируемая наркомафией.
Но для Запада признать эти факты означало нарушить собственные планы по расчленению Сербии, изменению расстановки сил на Балканах, ослаблению российского влияния. Мои партнеры, с кем мне приходится общаться в Брюсселе, называют это «реальной политикой».
Мнение специалиста
Валерий КУЛИКОВ, начальник Центральной военно-врачебной комиссии, генерал-майор, доктор медицинских наук:
«Забор и перевозка органов — это несложно»
— Технически несложно удалить нужный орган. Транспортировка тоже не представляет большой сложности — нужен лишь контейнер для перевозки. На все это есть несколько суток. Процедура отработана. Существует Всемирный банк, через который сводят доноров и реципиентов, разумеется, при совместимости их организмов. Установление совместимости — тоже процедура несложная. Кстати, а почему вы в НИИ трансплантологии не обратились с этим вопросом?
— Они наотрез отказались что-либо нам комментировать.
— Боятся…
Источник: «КП»